- Конкуренция может выявить  интересные
грани в видении метрополии. 

Проявление и появление новых  групп неизбежны.
Разумеется, противоречия естественны. 

Вот самоизоляция печальна.

(Kochi Okada. Из комментариев в Facebook)

Поскольку никто из ранее обращавшихся, или замеченных в интересе, к обсуждаемой теме не откликнулся на приглашение продолжить разговор в рамках диалога, то, для дальнейшего его поддержания,  воспользуемся опубликованным на днях интервью другого известного казахского кинорежиссера Дарежана Омирбаева - «Кино больше не будет плестись за литературой и театром». 

Рассмотрим проблему казахского языка и казахской творческой интеллигенции на этот раз в контексте тезисов, выдвигаемых в статье Омирбаева;  мэтра, творчество которого получило справедливое и заслуженное признание не только в нашей стране, но и за ее рубежами. 

Если точнее, разовьем намеченные им «траектории» вопросов, которые представляются особо уместными и интересными для наших целей. В небольшом интервью таковых три. 

Культура «с математическим уклоном»

1. Для Омирбаева, первая профессия которого связана с математикой, магия цифр по-прежнему обладает особым обаянием.  Так, в новом, по данным статистики, соотношении городского и сельского населения Казахстана, 55 против 45, он видит перспективы для расцвета невербальных видов искусств в стране, что, по его мнению, положит конец гегемонии искусства слова, характерного для казахской культуры.  

2. Отстаивая право кинематографа выражаться на языке собственных выразительных средств, он сетует на то, что казахстанские школьники практически не знакомы с творчеством Эйзенштейна, Бергмана и Антониони. А личный pr режиссера часто микширует качество снятой им картины. 

3. Наконец, апеллируя к малочисленности казахстанского населения (17 млн.), Омирбаев связывает перспективы отечественного кинематографа лишь с производством мало и среднебюджетных фильмов, для подготовки кадров которого, тем не менее, приветствует создание отдельного Института кино. 

Все, о чем говорит в своем интервью Омирбаев,  объективно, не требует ни доказательств, ни подтверждений. И даже опровержений. 

Однако, памятуя о том, что молодые последователи Омирбаева, прикрываясь некими абстрактными эстетическими лозунгами, сходу ввязались в, скажем прямо, примитивную перепалку на поле «внутриказахской конкуренции», рассмотрим тезисы мэтра чуть внимательнее. Возможно, ученики не совсем правильно истолковали их. Возможно, здесь вступает в действие неумолимый закон больших чисел. – То, что приемлемо для малых величин, теряет смысл с многократным увеличением масштаба, начинает противоречить системе. 

Возможно, новым поколением не был учтен главный для культуры фактор – фактор времени, последовательно меняющий все исходные данные.  

Почему я вновь пишу об этом? – Потому что меня интересуют причины, по которым положение казахского языка в современном обществе таково, каково оно есть. 

Если кинокритики, подразумевая, что основное содержание «Хозяев» заключается в том, что «казахоязычные казахи вытесняют казахов русскоязычных»,  вручают этому фильму главный приз, то это привлекает и мое внимание.  

Не обязательно быть математиком, чтобы понимать – общая численность казахов и так критически мала по отношению к количеству застарелых и нерешаемых проблем в сфере национальной культуры. Что же должно было случиться с молодой порослью творческой интеллигенции, чтобы они восторженно рукоплескали еще и своему дроблению по языковому признаку, сводя тем самым на нет и без того слабые надежды на решение задач?

«Внутриказахская конкуренция» - слишком серьезная болезнь современного казахстанского общества, чтобы игнорировать ее проявления, а тем более легализовать ее,  пусть даже в жанре учебного экшена.   

Скорее всего, я еще долго искала бы направляющие, которые позволили бы выстроить примерную схему, объясняющую этот наш национальный культурный разлад, если бы не подсказка, которую я обнаружила в тексте у  Омирбаева. 

Конечно, и в этом Омирбаев совершенно прав, цифры заслуживают доверия! – Говорите, 55 против 45?  

Рассмотрим причины возникновения «внутриказахской конкуренции» как следствие урбанизации, пополнения населения  культурной метрополии различными потоками «единокровных» мигрантов. 

Шекспировские страсти казахской интеллигенции

Итак, снова возьмем за точку отсчета начало 90-х. Не углубляясь в детали процесса, отметим, что к этому времени все признаки казахского культурного кризиса, обусловленные потерей языковой идентичности,  были уже налицо. Первое многочисленное урбанистическое поколение,  родившееся в 60-е в городах, стало участником и основным носителем языкового сдвига. 

Старшее поколение казахской творческой интеллигенции, чьи дети уже не владели родным языком и, как правило, не наследовали профессии родителей, полностью передало охранительские культурные функции государству.

В известном смысле, власти, отстояв право казахского языка быть государственным, спасли честь нашей национальной интеллигенции, которая, увы, не смогла явить собой личный пример последовательного хранителя культурных традиций, национального языка, а значит, и национального достоинства. 

Это может объяснить также высокую лояльность старшего поколения казахской интеллигенции к властям. Ситуация здесь, явно, гораздо сложнее и деликатнее, нежели прямолинейные и «лобовые» анахронизмы, вроде родовых пережитков («феодального сознания», как пишет Ермек Турсунов), на которые принято ссылаться в подобных случаях. (Еще бы о царе Горохе вспомнили.) 

Согласитесь, не очень корректно, к примеру, профессионального писателя, получившего специальное образование, написавшего и опубликовавшего в издательствах множество собственных романов, активно участвовавшего в культурной жизни индустриализованной страны в ХХ веке, причислять к классу феодалов, возрождающих родо-племенные отношения. Этого я не советовала бы делать даже «для красного словца», поскольку такие неточности размывают общую картину процесса, отдаляя от возможности выявить специфический контекст реальной исторической ситуации. 

А ведь речь идет об очень непростых, часто трагичных, судьбах национальной интеллигенции советской эпохи, которая, тем не менее, вынесла на своих плечах, произвела работу грандиозного исторического масштаба – создала современную казахскую культуру. Правда, не без катастрофических издержек, одна из которых – угроза потери национального языка (не говоря о невосполнимых демографических потерях). 

Выход же из обозначившегося тупика следует искать, образно говоря, в той же системе координат, не отходя далеко, не теряя окончательно из виду приведшие сюда маршруты. Скорее всего, они вновь выведут на утерянные пути-дороги. (Опыт советской культурной политики может быть успешно использован для устранения (или выравнивания) ее же негативных последствий.) 

Другими словами, раз уж выпало в нынешние (и тоже непростые) времена быть причисленным к казахской творческой интеллигенции, то следовало бы рассматривать это не как гнетущее бремя (и мрак феодализма), а как ответственность и современные возможности (которым обычно сопутствует уважительное отношение к старшим по цеху коллегам). 

Естественно, я не говорю при этом (и нынешняя культурная жизнь предоставляет тому много подтверждений), что всякий казах творческой профессии является казахским интеллигентом. Общеизвестно также, что жизнь и творчество немецкого писателя может явить собой высокий образец настоящей казахской интеллигентности. 

Перейдем таким образом к следующему вопросу - о поле притяжения казахской культуры и самоидентификации наших творцов, который гораздо ближе к заявленной теме урбанистики, поскольку предполагает описание социального поведения столичного (алматинского) казаха. 

Столичный тип

Те рассуждения, что я собираюсь представить, возможно, покажутся кому-то излишне субъективными. Однако я настаиваю и берусь доказать то, что явление «внутриказахской конкуренции», на самом деле, спровоцировано и поддерживается, в основном, различными потоками новых мигрантов, осваивающих культурную столицу в течение последних десятилетий. Это – скорее проблема самоидентификации новых горожан, нежели коренных жителей столицы, которых, напротив,  отличает высокая степень лояльности и комплиментарности к «понаехавшим». 

Столица, как принимающая сторона, всегда заинтересована в объединении своих жителей. 

Никогда, пожалуй, из уст коренного алматинца не могут прозвучать слова, подобные вырвавшимся у Турсунова: «Они будут кушать свой бешбармак за общим столом, петь свои песни и плясать свои пляски», - по нескольким причинам. 

Во-первых, городская жизнь (в том числе, в многонациональном мегаполисе) приучает к разнообразию – и мотивов песен, и ритмов плясок может и должно быть множество. Для алматинца это, в принципе, не может служить поводом для обличений. 

Во-вторых, учитывая сохранение у значительного числа горожан широких родственных связей, не исключено, что и они достаточно часто (или по случаю) вкушают от этого бешбармака, слушают эти песни и научились танцевать «қара жорға».

В третьих (что, пожалуй, самое главное), казахский аул является для современного горожанина неотъемлемой и ценной частью личной семейной истории, личного фамильного успеха. Матери и отцы (дедушки, бабушки, прадедушки и т.д.)  многих нынешних коренных алматинцев приехали когда-то сюда из отдаленной (или ближней) казахской провинции. Где, как и положено в юности, и  небо было выше, и вода слаще, и куда к аульным бабаушкам и родственникам они отправляли своих детей на летние каникулы.  

Так что у столичных казахов (даже если четвертое и пятое поколение алматинцев порой соглашается посетить родовые места лишь как часть программы экологического туризма) нет сколько-нибудь серьезных поводов для выстраивания внутринациональных стен отчуждения. 

Принято считать, что всякая культурная столица прирастает ее провинциями. Похоже, на этот раз наши провинции то ли безнадежно запаздывают, не позаботившись о том, чтобы сверить время; то ли давно и принципиально переориентировались на другие метрополии. 

Ретроградное движение

Прежде чем перейти к описанию казахских культурных провинциалов, следует сделать ряд пояснений. 

При использовании определений «провинциального» и «столичного» я подразумеваю вовсе не факт биографии, конкретное место рождения и проживания, а только взгляды, точку зрения, факт приятия статуса городской среды, ее ментальности, перспектив развития. 

Рассмотрим причины, по которым вслед за типичным столичным жителем Дарежаном Омирбаевым неожиданно выстроилась целая шеренга молодых провинциальных культурных деятелей.  

Дарежан Омирбаев стал в свое время настоящим городским летописцем. Благодаря его фильмам город узнавал себя, своих жителей, знакомился с происходящими здесь людскими драмами. 

Сдержанные и немногословные герои его кинолент были честны так же, как и сам неординарный и талантливый режиссер. 

Но время неумолимо идет вперед, создавая, увы, не предполагавшиеся ранее коннотации нашим высказываниям. 

Атмосфера казахского искусства 90-х и нынешних десятилетий, несмотря на краткосрочность прошедшего периода, различаются, как небо и земля. 

Открытость всех границ, грандиозный наплыв информации, доступность фантастических по своим идеям и воплощению достижений технического прогресса объективно способствует росту профессионализма в каждой из сфер жизни, и в творческой тоже. 

Итальянский неореализм, французская новая волна и другие, гораздо более «свежие» тренды давно стали достоянием учебников по истории кино; а авторские фильмы, в том числе, обращенные к киноэстетике, «киноязыку», заняли свою специализированную нишу в современном кинопроизводстве. (Кого этим удивить?)

И, кажется, только в Казахстане старые волны, запечатленные на кинопленке, все бьются и бьются о берег, выдавая за откровение истины, известные в других местах и широтах как азбучные.  

Кардинально изменились и местные культурные ландшафты, в контексте которых обоснования двадцатилетней давности о пагубном влиянии казахской «литературности»  на язык кино могут вызвать разве что горькую усмешку. – О казахской литературе, при нынешнем бедственном положении казахского языка, скорее, остались одни воспоминания.  Да и об отечественном театре, быть может, стоило отзываться не так прямолинейно. Поскольку молодые люди, и без того далекие от театральной среды, кажется, восприняли это как простую индульгенцию, освобождающую от интереса  к более обширному национальному культурному полю. Сосредоточив все свое внимание на единственной кинематографической волне. 

Что касается высказываний режиссера о прокате и бюджетах, то распространенная в 90-х и нулевых теория о неокупаемости отечественных фильмов, уже опровергнута. Так что, быть может, рано еще прощаться с мечтой о казахском блокбастере? 

Между тем, с тезисом Омирбаева о том, что интервью режиссера чаще бывает привлекательнее самого фильма, нужно согласиться безо всяких экивоков. 

Культурная среда живет и развивается посредством диалогов творца, публики, профессиональной и «околопрофессиональной» критики. Это представляет социальный интерес. 

Очень надеюсь, что написанное здесь не будет воспринято Омирбаевым как заведомая предвзятость.  -  Речь идет лишь о попытке наметить контуры процесса. Фигура этого большого и признанного мастера кино показалась мне «замыкающей в ряду», пограничной, за спиной у которого перестает действовать естественное притяжение национальной культуры для молодежи, выросшей вдали от столиц. 

Судя по позиции, озвучиваемой в социальных сетях, для многих из них родной язык и национальная культура представляются явлениями необязательными и заведомо проигрышными. Но такая точка зрения сегодня – несовременна и неактуальна, поскольку  60-е и 70-е давно в прошлом. 

Ныне полюса меняются. Город возвращает себе культурную инициативу.