28 июня текущего года Премьер-Министр РК Серик Ахметов провел заседание Комиссии по дальнейшему совершенствованию государственной языковой политики (http://inform.kz/rus/article/2570052). Если опираться на высказывания о том, что «для обучения казахскому языку созданы все необходимые условия» и «реализация Государственной программы функционирования и развития языков на 2011-2020 годы идет в рамках намеченных планов», то следует сделать вывод - на высшем государственном уровне не видят серьезных проблем в современной языковой ситуации. Позитивной оценки, очевидно, придерживались и присутствовавшие на заседании «руководители центральных исполнительных органов, депутаты Парламента, представители общественных объединений, ученые-лингвисты».

Означает ли такое олимпийское спокойствие, что именно реализация намеченных на перспективу планов кардинально, в одночасье и наилучшим образом изменит положение государственного языка в Казахстане? А пока, в ожидании, когда начнут приносить плоды достигнутое «методологическое единство в процессе обучения казахскому языку» и «государственная аккредитация учебных центров»,  нам следует примириться с рядом   неудобств текущего момента? В том числе, с откровенной безграмотностью текстов на государственном языке, открыто и повсеместно демонстрируемой в средствах городской визуальной информации? 

В связи с разнонаправленностью, несовпадением векторов планируемых и объективно существующих тенденций, видится логичным задаться вопросом:  «А нельзя ли уже сегодня попытаться синхронизировать эти процессы? – Не ждать благословенных 20-х, 30-х, 50-х, а ныне, в 2013-ом, объективно оценить положение государственного языка в обществе, чтобы удостовериться в реальности и выполнимости  задач, поставленных в сфере многострадальной языковой политики». 

Время как негативный фактор языковой политики

Так, приходится констатировать, что законы, касающиеся сферы применения государственного языка, принимаются с большим запозданием. К тому времени, когда были внесены поправки о взыскании штрафов за некорректную орфографию и смысловое искажение при переводе, в средствах визуальной информации уже сформировалась совершенно новая, игнорирующая все языковые нормы, среда. Взращенная на одних только кальках, претерпев множество негативных изменений,  она приобрела качество, фактически сводящее на нет действие нового закона. – Самым простым при данном прецеденте будет исправить орфографическую ошибку, сверившись со словарем. Гораздо сложнее -  доказать неправомерность лингвистической кальки, поскольку все, что используется в языковой практике, превращается с годами  в языковую норму.  Так что ни один из существующих ныне законов не в силах административными мерами способствовать возвращению полноценного и живого казахского языка в окружающую нас визуальную среду. Время оказалось упущенным, а процессы девальвации языка  – далеко зашедшими.  

Складывается впечатление, что разработчики и исполнители государственных языковых программ пребывают в уверенности, что проблемами языка можно заниматься   в режиме пост-пост-пост-откладывания…  Вот будет принята единая методология, вот будут лицензированы все центры обучения государственному языку…

Но сфера развития языка - подвержена изменениям. Это тот же культурный сад, требующий постоянного ухода и внимания.

Еще лет десять назад, когда состоялись первые массовые выпуски учеников городских казахских школ периода независимости, также в массе своей пополнившие ряды шала казахов, следовало бы пересмотреть языковые стратегии,  поискать неиспользованные резервы, упущенные возможности. 

Двадцатилетие независимости страны не было, к сожалению, отмечено ожидаемым качественным скачком в процессе повсеместного распространения государственного языка. Разработанная схема демонстрировала свою  низкую эффективность. – Преимущественно русскоязычные в прошлом города таковыми и сохраняются, продолжая по-прежнему ассимилировать мигрантов из сельских регионов, которые по приезду начинают говорить на  языке межнационального общения. – Надежда на то, что государственный язык имеет в их лице надежный резерв, оказывается призрачной. Казахский большинства СМИ все чаще вызывает нарекания как язык, подвергающийся активной интерференции. В ситуации конкуренции двух языков победитель очевиден. 

Но механизмы реализации государственных программ, заложенных и распределенных бюджетов продолжают работать, намечая все новые и новые высоты на все более отдаляющуюся перспективу грядущих десятилетий. И нет, наверное, ни времени, ни смелости осознать, что значительная часть этой поистине титанической деятельности окажется проделанной впустую и безо всякой пользы для развития государственного языка. 

Поддерживают ли на местах приоритеты языковой политики государства? 

Основанием для пессимизма в данном случае может выступать, к примеру, уровень исполнительской дисциплины во властной вертикали: готовы ли городские власти обеспечить на местах условия для достойной презентации государственного языка хотя бы в средствах визуальной информации?  

Примечательно, что работники алматинского акимата обычно оправдывают безграмотность надписей  на государственном языке в городе недисциплинированностью рекламодателей, которые обходят требование получения у них специальных разрешений (http://forbes.kz/process/businessmen/predprinimateli_otvetyat_za_vyiveski). Однако нередки случаи, когда логотип самого акимата, размещенный на плакатах социальной рекламы, не выступает гарантом  их  качества. 

Приведем показательный пример. Не так давно вновь обсуждалось возвращение Алматы названия в «советской транскрипции», мотивируемое, в том числе, якобы неблагозвучностью его казахского варианта. Звук «ы» является характерным для казахской фонетики и вряд ли можно предъявлять данному факту претензии, равно как и французскому грассирующему «r».  Или, напротив, обижаться на отсутствие  «р», допустим, в японском языке. Неблагозвучным же, с точки зрения казахского языка, воспринимается слоган поддержанной акиматом акции «Чисто по-алматински», механически переведенный как «Нағыз Алматыша».  Почему в акимате, некоторые представители которого с особой щепетильностью относятся к нюансам орфоэпии в русском языке, пропустили такой откровенный ляп в контексте казахского? 

Слово «Алматыша», возможно, кто-то и может  использовать в разговорной, неофициальной  речи. Но для городского билборда следует употребить форму «Алматыдағыдай», «Алматылық». И соответственно – «Дәл Алматыдағыдай», «Нағыз алматылықтардай». А чтобы сохранить оба значения слова «чисто» и, вместе с тем, не идти на поводу у калек, следовало бы перевести этот слоган как «Таза Алматы дерсің». (Варианты переводов предложены Дарижан Базарбаевой.) 

Это как раз тот случай, когда крайне неудачное название акции априори формирует к ней предвзятое, негативное отношение. Как правило, за явно некачественным переводом прочитывается уровень профессионализма организаторов, их отношение к собственному имиджу. Между тем, акция «Нағыз Алматыша» стала победительницей конкурса социальной рекламы фонда «Бауыржан». (http://news.nur.kz/269262.html). Некоторая непоследовательность развития ситуации здесь видится в том, что месяцем раньше именно этот фонд провел масштабную акцию в поддержку грамотного копирайта  на казахском языке …  

В чем состоял смысл данного пространного отступления от темы? -  В том, чтобы  свидетельствовать: принятые на высшем уровне и реализуемые у нас  дорогостоящие программы, нацеленные на развитие государственного языка, не охватывают многие социально значимые  уровни его  функционирования. 

Так, очевидно, что реализация закона об обязательном использовании государственного языка в средствах визуальной информации на практике обернулась его формальным соблюдением, наносящим существенный вред языку. «Казахский язык», представленный в надписях городской среды, складывался стихийно, подобно самостроям -«нахаловкам», в обход языковых норм. И в результате нас приучили к тому, что так называемые тексты на казахском языке в городской среде и не рассчитаны на то, чтобы быть понятыми. 

Разве такими были цели государственной языковой политики? Сейчас, наверное, уже поздно «бросаться вдогонку ушедшему поезду» и искать виноватых. Гораздо важнее – сделать правильные выводы, чтобы исправить ситуацию.

Окружающие нас надписи на государственном языке, в контексте задач проводимой государством языковой политики, должны быть образцовыми. Городские службы наделены значительными полномочиями, чтобы контролировать их качество. В Алматы есть прекрасные профессионалы, которые могут, в случае необходимости, консультировать работников акимата.
Все предельно ясно. Но также ясно, как день, что никаких гарантий осуществления этих благих помыслов нет. И вот почему. – Государственная языковая политика до сих пор не сформировалась как система, способная (для реализации своих целей) вобрать в себя опыт решения бесконечного многообразия ситуаций, связанных с полноценным функционированием государственного языка. 

Рассмотрим наиболее характерные положения, типажи, лозунги, пользующиеся зияющими дырами и лакунами в структуре современной государственной языковой политики.   

О комплексе капризных принцесс 

Обычно дебаты, подводящие к мысли о невозможности выучить государственный язык,    сводятся к перечислению претензий, касающихся методологии, учебников, уровня преподавательского состава. Государство отзывается на бытующие в обществе настроения и прилагает усилия для того, чтобы, с одной стороны,  обеспечить методологическую базу для изучения языка. С другой, выстроить систему проверки полученных знаний в виде государственного тестирования. Судя по материалам заседания Комиссии, о котором сообщалось в начале этого материала, именно на этих двух столпах – обучение и контроль за результатами обучения – будет в ближайшие годы строиться государственная языковая политика. 

Но насколько надежны такие  приоритеты в обществе, где до сих пор широко распространен комплекс капризных принцесс, который сводится к постоянной привычке быть недовольными, оправдывая тем самым свое нежелание, к примеру, заняться  изучением государственного языка? Этот комплекс очень неудобен тем, что у стороны, вовлеченной в такой диалог, нет ни единого шанса доказать свою состоятельность. Ну, напишут хорошие учебники – будут требовать гораздо более совершенные. Допустим, такие, чтобы совсем не приходилось тратить время и силы на обучение языку.  Подберут опытных педагогов – тут же возникнут глубокомысленные рассуждения о тонкостях психофизиологии личностного восприятия, необходимости особо продуманного, креативного подхода к обучающимся и формирования максимально комфортной, щадящей обстановки на уроках. Такой, чтобы ученики и не заметили, что их обучают: пусть пребывают в уверенности, что развлекаются в Дисней ленде. И даже если все эти пожелания будут (благодаря нефтедолларовым вливаниям в бюджет) выполнены, из бездонной чаши капризов будут рождаться все новые и новые претензии: «А почему казахская грамматика такая сложная,  нельзя ли упростить ее? Зачем нужны длинные казахские слова? А вот эти казахские звуки как-то звучат не очень … »

Кто-то может подумать, что комизм описываемой ситуации сильно преувеличен. Нет, к сожалению.  Не нытьем, так катаньем, эти самые причудливые капризы и отговорки непостижимым образом начинают оказывать прямое влияние на настроения чиновников, занимающихся языковой  политикой. Уже все более явственно и чаще приходится слышать о необходимости реформы казахского языка как не отвечающего требованиям современности! Не нужно быть Нострадамусом, чтобы предвидеть – после такой реформы суть капризных претензий сведется к тому, что незачем учить неестественный, неживой, неорганичный, механически реформированный язык. И с правотой этого заявления придется согласиться. 

Безусловно, государственные силы и финансовые резервы, брошенные на разработку обучающих методологий и проверочных тестов, необходимы. Но они не решат всех поставленных перед обществом задач, не будучи вписаны в более продуктивную и продуманную систему. Ведь витающие сегодня в воздухе идеи  о реформировании казахского языка (как уступка комплексу капризных) свидетельствуют о том, что текущий этап борьбы за восстановление  гуманитарного, культурного пространства государственного языка, оказался идеологически проигран.  Добавьте к этому реальное пространство казахстанских городов и весей, где встретить текст, написанный на грамотном казахском языке, редкая удача. 

О специфике городов

Судьба казахского языка решается в городах. Но сам город, как отдельная, самостоятельная  и специфичная проблема, по-прежнему остается незамеченной разработчиками государственных программ развития государственного языка. (Впрочем, так же мало повезло национальной литературе, о значении которой, в контексте развития национального языка,  забыли упомянуть в последнем из принятых документов языковой политики.) 

Низкий уровень казахских текстов в визуальной информации Алматы,  в конечном  итоге, свидетельствует лишь о том, что городское пространство де-факто остается вне компетенции государственного языка. Но самое удивительное в этой ситуации – подобный статус городов, кажется, вызывает беспокойство только у незначительной части его жителей! Складывается впечатление, что сами городские власти  не в силах  преодолеть привычные стереотипы восприятия города - поверить в то, что мегаполис не может довольствоваться  примитивной, лишенной всякого смысла, формальной имитацией государственного языка. Не могут поверить в то, что город нуждается в грамотной аутентичной казахской речи. И  каких результатов реализации государственной языковой политики следует ожидать в таких условиях?

Основной смысл государственной языковой политики не состоит в том, чтобы контролировать, к примеру, качество визуальной информации в городах. Или – отстаивать право отечественных лингвистов переводить международные термины. Вовсе нет. 

Главная ее цель - воспитание граждан  патриотами государственного языка. Думается, до тех пор, пока не будет сформирована грамотная идеология внедрения государственного языка во все сферы общества, говорить об ожидаемых успехах  преждевременно.  

Только если гораздо большее число граждан, чем ныне, будут относиться к государственному языку как к непреложной ценности, можно надеяться на позитивное изменение ситуации. Только истинный, а не показной, патриотизм граждан, занятых ли на государственной службе, работающих ли в городских администрациях, бизнесе, науке, образовании, - где угодно; матерей, воспитывающих новое поколение,  может выступать гарантом создания дружественной среды для развития государственного языка. 

Идеология государственного языка – тот остов, который позволит выстроить целостную и продуктивную систему государственной языковой политики, пронизывающую все слои и сферы общества; способствующую формированию гражданской ответственности; открывающую простор для творчества, создающую атмосферу доверия.

Понятно, что все это старые, как мир, известные и прописные истины. Но то, что других, таких же действенных по эффективности социальных технологий, не существует, пришлось убедиться, взявшись однажды понять, почему в главном мегаполисе отметившего 20-летие независимости Казахстана подавляющее большинство надписей не соответствует нормам государственного языка. 

Какой тип социального поведения угадывается в людях, задействованных в цепочке появления этих вызывающих оторопь искусственных конструкций, выдаваемых за казахский язык? – Леность существования («ну, зачем мне искать лучшие варианты, еще время тратить»), безразличие к качеству собственной работы («сойдет и так»), непрофессионализм («другие поступают так же, зачем мне выделяться»).  

У патриотизма совершенно иная энергетика!!! – Созидательная и конструктивная, приводящая в действие все имеющиеся резервы, нацеленная на сотрудничество и наилучший результат.

Так что единственное средство реализовать права государственного языка в окружающем нас городском пространстве – состоит в кардинальном изменении отношения к государственному языку. Это в равной мере касается и тех, кто в совершенстве владеет им сегодня (делитесь своими знаниями), и тех, кто им пока не владеет (предубеждения не всегда лучшие советчики).  Никакие другие системы мер, при нерешенности этой главной задачи, работать не будут. 

Языковая ситуация в Казахстане и современная степень деградации казахского языка, кажется, оправдывает правомерность действия некого социального маятника. Иначе как объяснить то, что национальная культура, главной ценностью которой было Слово (сотни тысяч эпических строк высшей поэтической пробы хотя бы тому свидетельством), вдруг обнаружила себя в абсолютно беспомощном состоянии, не умея (в прямом смысле, фигурально) связать два слова, не допустив при этом ошибок – «Аткарушылар бағасы».  

Осознайте меру падения родного языка. Если это поможет, верьте в «кинетическую силу» маятника, вектор которого укажет на неисчислимые сокровища былого лингвистического  богатства. 

Хотя главным условием воccтановления утраченного языкового пространства будет, конечно же, добрая воля граждан Казахстана.