Обратимся теперь к тому обширнейшему кругу социальных проблем и отношений, что стоят за безграмотными надписями на государственном языке в крупнейшем мегаполисе Казахстана. О чем может поведать массовость и распространенность этого явления, равно как и равнодушие к нему со стороны большей части населения и государственных органов, осуществляющих контроль над муниципальными? – Однозначно, о неподобающе низком статусе государственного языка в стране; недостаточной эффективности проводимой в стране  государственной языковой политики, нацеленной на повышение статуса государственного языка.
Однако все необходимые меры по защите и развитию государственного языка прописаны в соответствующих документах, законодательно закреплены. Следовательно,  вопрос справедливее сформулировать в виде: «Почему система (в рассматриваемом случае – конкретное поле функционирования государственного языка) не в состоянии работать так, как должно?»  Как возникают препятствия, губящие на корню лучшие начинания? Какие факторы не были учтены, выпали из поля зрения при подготовке и реализации государственных языковых программ? 

Большая проблема

Рассмотрим внимательнее компоненты проблемы, ведущей к появлению некачественных текстов визуальной информации на государственном языке. Их - два основных, и оба они – негативные. Так что у визуальной информации, следует признать, не было ни одного шанса выглядеть сколько-нибудь достойно.
Первый – это отсутствие полноценной языковой среды, активность представителей которой могла бы выступать сдерживающим фактором публично демонстрируемой безграмотности. Второй -  это отсутствие специалистов в надзорных органах акимата, которые обладали бы необходимыми для такой работы профессиональными компетенциями. И – шире: отсутствие понимания важности сферы визуальной информации в контексте самых доступных, массовых и эффективных инструментов языковой политики, что, в свою очередь, свидетельствует о ряде ее просчетов и упущений.
Ни для кого не секрет, что все предыдущие годы основное публичное поле дискуссий о государственном языке было отдано на откуп рокировкам с конкретными людьми (или  с их обобщенным образом), уличенных или заподозренных в нежелании знать родной язык. Теперь, увы, пришло время кусать локти, потому что из-за увлеченности спорами мы проглядели гораздо более важную проблему – необходимость заниматься самим языком.
Если человек сознательно выбрал в качестве родного языка – другой, то, наверное, следует признать несовершенство мира и оставить его разбираться с этим выбором самому. (Иначе – запас пассивного сопротивления такого оппонента, и вправду, может стать решающим в достижении пирровой победы, которая, уж точно, не нужна казахскому языку.)
Сейчас гораздо важнее разобраться с движением состава, на всех парах несущегося по маршруту языкового сдвига и способного лишить нас самого главного культурного достояния - нашего языка. Еще немного – и спрашивать, интересоваться: «Кто виноват? Почему?», - будет слишком поздно. Но пока – есть еще варианты возможностей, чтобы изменить этот нежелательный маршрут.

Создать языковую полицию и довериться голосу сердца

Что предпринять в этом направлении? - Для начала необходимо признать, что в современном Казахстане нет сколько-нибудь представительного социального слоя (творческой и  научной интеллигенции, партий, НПО и т.д.), способного   самостоятельно и результативно отстаивать  права и потребности государственного языка. С этой задачей ныне может справиться только само государство,  введя в действие механизм языковой полиции, которая контролировала бы сферы публичного и  массового  распространения государственного языка –  телевидение, радио, средства визуальной информации. – Неблагодарный и волонтерский труд энтузиастов-одиночек эту проблему не решит.
Следующим шагом должен стать пересмотр ряда ключевых установок языковой политики, в общем, и в частностях. 

Если говорить о частностях, то это – необходимость остановить (или приостановить) дальнейшее распространение лингвистических калек. Ничто не мешает нам следовать правилу -   переводы, к примеру, рекламных слоганов с других языков на казахский не могут быть кальками или близкими к ним речевыми конструкциями. Рекламный бизнес, давно освоивший правила жизни в полиязычном глобальном мире, активно одобряет такую идею, рассматривая ее как принцип «локализации рекламы». 

Очень редкий пример слогана, не являющегося прямой лингвистической калькой.

Вообще, после многолетних «экспериментов», испытывающих терпение языка и его носителей, мы вправе ожидать рекультивации языкового поля -  всемерной поддержки тенденций пуризма, который поможет сохранить лингвистическую специфику казахского языка. Пуризм не должен вызывать ассоциации со стерильной чистотой закрытых научных лабораторий. Это – рутинная работа лингвистов по пристальному изучению современной жизни языка, реальных, повседневных языковых контактов; переводам, составлению тематических словарей и т.д. (К слову, и задачи проекта «Городская среда», и призывы к учреждению языковой полиции также подпадают в этот контекст.)
Актуальные перспективы языковой политики связаны с последовательным выстраиванием логичной инфраструктуры, которая позволила бы развиваться как государственному языку, так и представительному корпусу гуманитарных наук, посвященных его изучению.
При этом видится полезным шире использовать, в качестве исследовательского инструмента, понятие языкового сдвига; более объективно оценивать мотивацию разных социальных групп и степень их заинтересованности в развитии государственного языка. 

Повторимся вновь. Плачевное состояние городской визуальной информации, которое служит отправной точкой для данных рассуждений и выводов, показывает, что в нашей стране нет социального слоя, готового взять на себя ответственность за состояние государственного языка. Нас всех объединяет сегодня, к сожалению, общее безразличие к нему.
Наконец, стоит помнить: причины, по которым языки оказываются перед угрозой исчезновения, одни и те же, а  выход из этого коллапса (если повезет) – у каждого свой. Пути спасения для нас – в осознании собственной индивидуальности. 

С этой точки зрения интересна методология этно-лингвистического тренинга «Кобланды» - наизусть» (совместно с Зирой Наурызбаевой, Анар Фазылжановой, Абзалом Арыкбаевым). 

Ольга Малышева, участница тренинга.

Его результаты не ограничиваются запоминанием энного числа лексических единиц, которые включают в себя строки великого эпоса. Этот умный проект, в первую очередь, дает гарантированное  владение  чувством казахского языка, что уже не мало, учитывая агрессивный и деструктивный характер современной креолизованной языковой среды. Он возвращает нас, выражаясь в русле современных трендов,  в матрицу родного языка.

Пострадавшие от языка

К слову, о «матрице»  (лат. matrix — «первопричина»). Данное понятие, широко использующееся ныне в самых разных контекстах, хорошо подходит для описания культурных процессов, когда есть необходимость апеллировать к  прямой взаимосвязанности, взаимозависимости, обусловленности их составляющих. Так, говорят, что язык есть матрица культуры, подчеркивая тем самым его абсолютное, фундаментальное, созидательное значение. И с таким положением практически все соглашаются.
А если пойти дальше и продолжить: «Культуры, теряющие или утерявшие свои национальные языки, вместе с ними лишаются почвы под ногами (практически всего!) и становятся чистой фикцией», - то тезис может показаться слишком простым и прямолинейным, чтобы быть правдой.
Что же, рассмотрим культурную жизнь сквозь «языковую» призму. 

***

В наши дни художественная, литературная, театральная и кинокритика, кажется, сходятся в мнении о том, что отечественная культура давно переживает серьезный кризис. Он проявляется в низком зрительском интересе к произведениям современных казахстанских авторов, отсутствии желаемого уровня и качества культурной инфраструктуры, неразрешимых проблемах самоидентификации и т.д. Не обязательно читать рецензии -  сама культурная атмосфера у нас, кажется, уже пропиталась безнадежной скукой.
У отечественных творцов и интеллектуалов есть самые разные версии объяснения происходящего. Вплоть до конъюнктурно-политических, достаточно далеких от самого искусства.
Здесь самое время вспомнить известную притчу о слоне и признать неизбежную приблизительность и относительность высказываемых всеми нами суждений.
Боюсь, что моя точка зрения на ситуацию, излагаемая в этом ряду, будет самой пессимистичной. 

И нетипичной, поскольку я берусь показать, что наиболее заметные процессы культурной жизни страны обнаруживают поразительное сходство с тем, что происходит в уже хорошо изученной нами сфере городской визуальной информации. 

***

В ХХ веке советский Казахстан совершил колоссальный рывок в модернизации, освоив все жанровое и видовое многообразие европейских искусств. Но ценой такого скачка стала девальвация, утеря ценности казахского языка, которые на современном этапе обернулись колоссальными проблемами для национальной культуры.
Представим в качестве примера интерпретацию известных всем исторических фильмов в контексте постепенного вытеснения казахского языка из актуального художественного контекста.
Невозможность повторить успех  исторического фильма «Кыз Жибек» (1970) в последовавших за ним «Кочевнике» (2005) и «Жаужүрек мың бала» (2011) обусловлена, в первую очередь,  их принадлежностью разным стадиям  процесса языкового сдвига. «Кыз Жибек» по сценарию Габита Мусрепова, классика национальной литературы, был  создан на самом последнем излете существования  адекватной языковой идентичности.
За 35 лет, отделяющие его от «Кочевника», среда претерпела кардинальные изменения, другим стал и зритель. Чтобы понять суть этой разительной перемены, следует вспомнить о фильмах казахстанской новой волны, честно запечатлевших образ времени и нашего современника.
Обращало внимание, что их герои, как правило, обменивались короткими фразами, но чаще - молчали.
Тогда подобные лаконичность и минимализм воспринимались как особенность режиссерского  почерка. Сегодня – в том отчетливо видишь также объективное свидетельство драматичного факта прощания, расставания с родным языком. Казахский язык уходил из повседневной жизни, потому что он, вроде, был уже не нужен. А заменить его тоже было нечем, потому что язык –  не та вещь, которая легко поддается замене.
Ушел язык – и оказалось, что и поговорить не о чем.
«Кочевник» не мог понравиться большей части зрительской аудитории отчасти потому,  что он попал в ситуацию избыточных ожиданий. Казахское общество уже переступило порог, отделивший его от естественной стихии национальной жизни, и потому жаждало, если не возвращения к ней, то, по меньшей мере, воссоздания великого мифа о ней. Международный проект, создаваемый по стандартам голливудских экшенов,  вряд ли мог претендовать на то, чтобы стать таким фактором общенациональной терапии. Да и само представление о том, что один гениальный фильм, или великий роман, в состоянии противостоять давно запущенному механизму отторжения языка (а значит и всего сопутствующего ему культурного «континуума»)  было то ли признаком нашего легкомыслия, то ли свидетельством отчаяния. Эпоха исполинских героев канула в лету вместе с  выбором, который  был сделан не в ее пользу.
Появившийся через некоторое время «Жаужүрек мың бала» запомнился разве что пропагандой «новых» речевых стандартов казахского языка. Персонажи фильма, надо отдать должное, стали  более разговорчивыми по сравнению с экранными героями из 90-х, но заговорили они языком калек и клише. - Языковой сдвиг зафиксировал свое дальнейшее продвижение. «Вишенкой на торте» процесса стало название первого полнометражного анимационного фильма  «Ер Төстік және Айдаhар», до сих пор вызывающее вопросы и сомнения по поводу своей аутентичности.
Мораль всей этой истории проста и очевидна: вместе с потерей языка (или при его серьезной девальвации) культура лишается шансов быть оригинальной и востребованной. Иссякает живой источник, благодаря которому возникают новые созидательные идеи, что обеспечивает  движение общества. В условиях суррогатной культуры отмирают естественные системные механизмы и законы развития. На смену им приходит представление о том, что суть  творческого акта состоит в том, чтобы скопировать в деталях и перенести на свою почву (а сохранилась ли сама почва?) опыт благополучных культур. Пока все эти попытки оканчиваются неудачей.  И это –  единственный повод для умеренного оптимизма. Поскольку (как указывалось на примере городских надписей) самая коварная калька та, которая не воспринимается как калька. 

***

Таким образом, безграмотная городская визуальная информация, ставшая пристанищем для лингвистических калек, оказалась родной сестрой отечественной художественной культуры. С тем лишь различием, что калькирование и копирование имеет здесь свои специфические формы и гораздо более широкие масштабы: тематические, жанровые, стилистические; форматные (в телевизионной практике).
Содержание современной художественной жизни, на мой взгляд, наиболее точно отражено в высказывании, которое принадлежит Асие Байгожиной, известному сценаристу и публицисту. Она как-то написала, что персонажи фильмов последних лет  «изображают из себя казахов».
На самом деле, чего стоит ожидать от людей, живущих в пространстве, украшенном многочисленными текстами, которые выдают себя на написанные на казахском языке, но таковыми не являются.  

***

Подытоживая тему презентации государственного языка в городской визуальной информации, хотелось бы еще раз отметить – в  культурном поле не может быть мелочей, в нем все взаимосвязано.
Следить за тем, чтобы в окружающих нас надписях не было ошибок, чтобы тексты были внятными и доступными для понимания – не так сложно. А там, глядишь, разберемся и с языковым сдвигом.