Зира НАУРЗБАЕВА

Действительно, почему? В Советском Союзе прибалты говорили с акцентом, грузины, даже всесоюзно любимые артисты,  – с акцентом, а казахи в массе… вроде бы без акцента. Одно время я думала, что это наше субъективное восприятие, что мы своего акцента не замечаем, но позднее многочисленные комплименты прекрасному русскому языку в Казахстане вынудили признать – у нас нет акцента, когда мы говорим по-русски.

Быть может, у казахов более совершенный языковой аппарат, большие генетические способности к изучению языков? Ведь на уровне пословиц у казахов-кочевников нормой считается «побывать за семью перевалами, знать семь языков (правда, я, как мифолог, считаю, что изначально речь шла не только о языках реальных народов, но и о шаманском ино-говорении, языках  разных уровней потустороннего мира). 

Увы, это лестное объяснение не работает. Как свидетельствует М. Магауин в публицистическом эссе, название которого можно приблизительно перевести как «Клич денационализации», в 60-70-ых гг. ХХ века  сами казахи  жестко высмеивали тех своих собратьев, кто по-русски говорил с акцентом, подобно тому, как теперь высмеивают за акцент асфальтных казахов, пытающихся говорить на казахском.

Казахи за столь короткий в историческом масштабе срок избавились от акцента, в то время как грузины например при всей декларировавшейся в царское и советское время близости христианских народов, их элит, сохраняли свой ярко выраженный акцент веками. Объяснение ситуации с акцентом обнаружилось в интереснейшей книге  создателя оригинальной методики самостоятельного изучения иностранного языка Н.Ф. Замяткина. 

«Акцент (включая интонацию) является всего лишь внешним симптомом отторжения иностранного языка, индикатором того, что этот язык является для обладателя акцента чужеродным телом» (с. 170). 

Вот так. Отсутствие у казахов акцента связано, во-первых, с открытостью всему новому,  переимчивости казахов-кочевников (о которой я писала еще в 90-х в статье «Культура кочевников и современный менталитет казахов»), во-вторых, со страстным желанием казахов инкорпорироваться в новую, советскую культуру (это не попытка проиллюстрировать узбекскую поговорку: «Если хочешь быть русским, сначала стань казахом». Казахская Орда много веков стояла на пути русских завоеваний в Центральной Азии, Россия покорила всю Сибирь и Дальний Восток, а уж затем присоединила обескровленных войной с калмыками казахов, а на Бухару и Коканд  хватило пары военных экспедиций. Геноцид 20-30-х годов не оставил казахам выбора, нам надо было доказывать приговорившим казахов к смерти большевикам, что  мы – народ способный к развитию, прогрессу).

Еще больше в рассуждениях лингвиста-практика  заинтересовала мысль о формировании нового «я» человека, изучающего  иностранный язык.  

Конечно, уже в середине Х1Х века Вильгельм фон Гумбольдт показал, как в языке (в звуке, значении слова, способах словообразования, в грамматике) раскрываются национальные особенности, характер народа. “И при наименовании слово не есть представитель самого предмета, поражающего чувства, но выражение нашего взгляда  на предмет в тот момент, в какой изобретается слово”. Л.Витгенштейном язык осознается как та призма, через которую мы обречены видеть мир. По выражению М.Полани, язык является “теорией природы вещей”, теорией универсума, выработанной той или иной группой людей. 

То есть, изучая язык, человек в какой-то мере усваивает новую «теорию универсума», национальный менталитет. Но Н. Замяткин –не философ, он практик, преподаватель иностранного языка, и он обобщает опыт такого рода.

«Переход  в иную реальность нового языка происходит одновременно с появлением у вас некоего нового «я».  Очевидно, мы, наше «я», настолько связаны со словами, с языком, на котором мы говорим, что этого просто не может происходить… С переходом в новую языковую реальность, в нас проступает, проявляется, возможно, просто глубоко скрытое где-то внутри новое,  достаточно сильно отличное от старого «я». Явление это отлично известно спецслужбам, которые очень часто и успешно вербуют себе агентов среди изучающих иностранные языки. Покидающие свое старое «я» и на ощупь, вслепую ищущие, творящие новое «я» достаточно легко принимают это новое «я», эту новую для себя роль как роль агента разведслужбы страны изучаемого языка… Практически всегда новое «иностранное» «я»  проявляется в том, что на новом языке вы можете говорить – и думать! – вещи, которые вы никогда не стали бы говорить на своем родном языке. Старые ограничители «можно-нельзя», «плохо-хорошо», «морально-аморально» ослабевают, дают сбои или совершенно перестают работать» (Н. Замяткин, с. 41). 

Поразительная перекличка  с мыслями нашего великого современника Серикбола Кондыбая (1968-2004), который мечтал «пробудить к жизни, актуализировать обессилевшие, но все еще живущие в душе, в крови современного казаха бессмертные архетипы, мироощущение и веру «другого», «внутреннего», «вечного» Казаха…Сакральная Вечная Родина казахов не имеет отношения к реальной географии, путь в эту забытую незнаемую страну ведет в глубины нашего сознания, внутреннего «Я» каждого казаха» (Кондыбай С. «Мифология предказахов. Книга 1. Пер. с казахского языка на русский З. Наурзбаевой. Алматы. СаГа. 2011. С. 9-10). 

Главным ключом к входу в этот сакральной мир С. Кондыбай считал мифологию (кстати, Н. Замяткин тоже в какой-то момент начинает говорить как мифолог: «переход  в иную реальность нового языка») и казахский язык. Причем речь идет не о знании языка на бытовом или канцелярском уровне, а об усвоении его символического и мировоззренческого богатства.

«Казахский язык – это путь между двумя точками, двумя вратами. Первые врата, те, что служат входом, очень тесны и низки, открывающийся за ними путь напоминает тесный лаз. Поэтому, чтобы войти в них, необходимо склонить голову,  нагнуться, передвигаться почти ползком. Но тесная пещера с каждым шагом становится все просторнее и выше. Выход из нее представляет Великие Врата. Чтобы познать язык, чтобы стать казахом, необходимо на четвереньках пробраться в тесный лаз, зато путь этот человек завершает с гордо поднятой головой. Это – новое рождение, посвящение, инициатическое испытание. Пройти через испытание нелегко, самое главное, вступить на этот путь  надо без принуждения, по собственной воле преклонить колена» (Кондыбай С.  Мифология предказахов. Книга 2. Пер. с казахского языка на русский З. Наурзбаевой. Алматы. СаГа. 2011. С. 72).

Возвращение к родному языку не должно быть формальным, это шанс для русскоязычных казахов получить совершенно новый духовный опыт, прикоснуться к своему внутреннему, зачастую глубоко спрятанному «Я»,  получить мощную энергетическую подпитку из вечного священного источника.

Этот подход, насколько мне известно, реализован лишь в одной методике изучения казахского языка «Кобланды – наизусть» Земфиры Ержан. Участники этого проекта учат наизусть строки бессмертного эпоса, получая помощь тренеров – лингвиста, поясняющего архаизмы, помогающего выработать правильное произношение (акцент сигнализирует об отторжении чужеродного тела, не так ли), и культуролога, объясняющего символический и мифоритуальный контекст эпоса.

Участники пилотного проекта – зрелые, реализованные в жизни и в профессии люди, зачастую со знанием иностранных языков, в полной мере ощутили эффект погружения в иную – священную – реальность духовного мира наших предков. Недаром среди них оказались внуки трех прославленных казахских поэтов – Ильяса Джансугурова, Сакена Сейфуллина, Нурпеиса Байганина.  Фатима Джандосова, внучка Ильяса и Ораза Джандосова, менеджер по стратегическому развитию одного из крупнейших в стране НПФ и очень занятой человек, так написала об этом опыте на своей странице в ФБ : «Я сейчас учу казахский язык, потому что так сложилось, что дети в нашей семье не говорили почему-то по-казахски. Я наслаждаюсь логикой, мудростью и красотой нашего языка и призываю всех учить его - с душой».

У «Кобланды – наизусть» лишь одно расхождение с методикой Н. Замяткина. Тот рекомендует многократно прослушивать в хорошем исполнении и тысячекратно воспроизводить громко вслух диалоги с современной лексикой. Но ведь мы изучаем не иностранный язык. У нас  другая цель. Да и потом, тюркский язык уже к эпохе Древнетюркского каганата был литературно развитым и богатым, а в последующем эволюционировал не столь бурно. Ситуации, как например, с творчеством Шекспира, которое  надо переводить на  современный английский, у нас нет.  К тому же сохранявшееся изустно наше  литературное наследие постоянно обновлялось, так что по существу в тексте эпоса зафиксирован классический казахский язык начала ХХ века. 

И еще одна интересная ассоциация. По методике Замяткина сначала надо многократно – стократно и тысячекратно – прослушивать  аудиозапись в идеальном, по возможности, исполнении, и лишь затем обращаться к письменному тексту. Это прослушивание необходимо не только для усвоения правильного произношения и интонации, но и для создания «обратного резонанса», короче, для формирования нового языкового «я» и для усвоения не только буквы, но и духа изучаемого языка.  Кюйши и писатель Т. Асемкулов, выступая арбитром в споре сторонников музыкального образования, ориентированного на нотную запись, и приверженцев традиционного, устного изучения пишет так: «До того, как обратиться к нотам, ученик должен слушать сам кюй. Много, очень много раз. Затем,  во время разучивания кюя ноты должны лишь исполнять роль вспомогательного учебного пособия. Иначе  музыкальная запись превращается для ученика в математическую формулу.  Ноты не могут зафиксировать дух кюя. Дух кюя познается лишь через живое исполнение настоящего мастера. Именно это  мы имеем в виду, когда говорим о необходимости многократно прослушать кюй.  После того, как воспринят дух кюя, разучить технику несложно» (Асемкулов Т. «Будущее искусства кюя»).

Кстати, методика Замяткина позволяет в разы расширить аудиторию проекта «Кобланды – наизусть». Изначально  проект ориентировался на тех, кто владеет хотя бы немного казахским языком. Теперь же появляется возможность с некоторой корректировкой  методики включать в него тех, кто начинает изучение языка «с нуля».

Публикация с otuken.kz